Вильнюс. 1990.



Великая держава оказалась неспособной накормить и одеть своих сограждан.



В стране кончились все товары.



Хули руками разводить, дед, нихуя ж нету.



Люди были готовы есть что угодно, даже говнорыбу. Коричневая бумага - основа советской упаковки продуктов. Оставляла на любой еде незабываемый запах макулатуры и опилок.



Очередь в булочную. 1991. Главный принцип советского времени: увидел очередь - встань в нее, потом разберешься, что "выкинули".



Солдаты копали картошку. Все иностранцы радостно ездили это фотографировать, хвастаясь в цветных журналах уровнем деградации вчерашнего врага номер один.



АЗЛК. Приходи снимай.



Никто ничего не стеснялся. Причесочки какие, а.



Проститутка Катя, 18 лет, около Красной площади.



Западный фотограф мог попасть абсолютно куда угодно. Ни о каких ста долларах речь не шла - двери открывались парой пачек Мальборо.

Машинистка записывает со слов патологоанатома.



А потом наступил полный, сегодня кажущийся сюрреалистичным, пи##ец.



На Васильевском спуске охуевшие вконец сограждане разбили палаточный лагерь и жили там пару месяцев. Всем было похуй.



Сегодня это кажется таким же нереальным, как и чувак, ловящий такси с медведем. За пачку Мальборо можно было придумать все, кроме говна по колено с палатками у Кремля.

С лета 1990-го по лето 1991-го я жил в США. Но мне там не понравилось. Я осознанно вернулся в СССР, мне было 16 лет. И с тех пор не перестаю считать, что тут лучше. Здесь мне хорошо, а там - тревожно. Хотя я делаю все, чтобы тут было все так же хорошо, как и там. Но я это тут хочу. Такая, блять, загадочная русская душа.