|
Календарь
Архив
Популярное
О сайте
Увлекательные фотографии и видео в удобной подаче? Запросто! Теперь мы можем Вас радовать подборками со всех сайтов которые мы посчитали интересными. Видео которое мы отбираем каждый день, убьет много свободного времени и заставит Вас поделится им с Вашими коллегами и друзьями, а в уютное время, Вы покажете это видео своим родественникам. Это все, Невседома. 
| |
Жили-были старик со старухой. Не было у них ни хлеба, ни соли, ни кислых щей. Они эту гадость вообще не ели. Продвинутые были люди потому что и превосходно знали, что от хлеба с солью, да с кислыми щами кроме изжоги ничего больше не выгадаешь. Ну, еще повышенную кислотность с последующим гастритом. А то и язвой желудка. Непременно с прободением его стенок. И фатальным исходом. Ну, старой закалки были старички, НЭП помнили и скучали по нему очень. Ленина еще отдельно от формалина помнили и шибко рефлексовали по этому поводу. Да и формалин отдельно от Ленина тоже помнили, хоть наивно полагали, что это средство для дубления кожи, а вовсе не стимулятор вечной памяти. Словом, понимали недостатки программы-минимум, поэтому мыслили соответственно, строгими категориями коммунистического максимума. В смысле, если светлое будущее, то всем, гадам, без исключения. А если язва желудка, то прободение должно быть архиобязательно, а то это и не язва вовсе, так, мелкая контра Троцкий и левое эссерское отродье Каутский. Поэтому и не ели дряни всякой. Булку ели. С маслом. Икру ели, любого пролетарского или рабоче-крестьянского цвета. Суп-харчо уважали или похлебку какую. Из черепаховой гребенки. А хлеб с солью справедливо считали попыткой недобитых белогвардейцев отравить непобедимое нутро гегемона. И правильно считали, к слову сказать. Потому что жизнь их не баловала и особыми чудесами не потчевала. Дед, в прошлом - снабженец во Внешторге, только и знал, что искать, находить, добывать и в закрома стаскивать. К пенсии, кстати, поднакопил маленько хлама всякого, там камушков, металлов разных незамутненных, пару кило червоного вздора царской чеканки. Короче, все что по сусекам завалялось и в коробах запылилось. То есть, всю жизнь пахал, как Валаамова ослица, Буриданов осел и ишак Ходжи Насреддина вместе взятые. Ну, если бабка не приврала. Но у бабки была, в целом, хорошая репутация. Она, бездельница с невообразимым стажем, всю жизнь взаперти - хоть и хоромы, так ведь лесная опушка, зверье дикое или люди лихие приключиться могут – над дедовым хламом этим чахла и от скуки разную ерунду почитывала, там тезисы апрельские, справочник слесаря-сварщика или, скажем, медицинскую энциклопедию. И потом деду все рассказывала. Дед очень удивлялся, языком цокал - мол, ай да верхи, ай да низы, ай да электроды. Авициена, между прочим, голова! Хоть и басмачий прихвостень. И с язвой желудка, опять же, все ясно. В смысле, с прободением. Потому что эрудиция - страшная сила! А силу дед уважал. Даже благоговел перед силой. Однако подкаблучником он вовсе не был. Собственно, из-за этого все и произошло. Случился как-то неожиданно День Десантника. Не то, чтобы дед имел отношение, но праздники державные ценил. Церковные, к слову, тоже. Но державные больше. И свято верил, что раз царь велел праздновать, стало быть пристало смерду смиренно праздновать. А новая терминология, конечно, куда лучше буржуйской – да и царей упразднили давно - но совсем не повод от повинностей отлынивать. Велено праздновать - изволь праздновать! Вот и наквасился дед с какими-то оторвами в полосатом исподнем и голубых картузах. Даже заплатил за всех. Но потом такое огорчение на него накатилось, такая из него темная грусть выплеснулась и такой осадок на душе остался, что дед, до дому доползши, устроил бабке гоп со смыком, Варфоломеевскую ночь и зимний вечер в геене огненной. Если, разумеется, бабка таки не приврала, страху натерпевшись. Уж дед и дворянское прошлое ей припомнил, и соседа-диссидента, и очочки в золотой оправе, и эрудицию ее унизительную, и будуарную ограниченность длиной в золотую молодость. Словом, загнал старуху под плинтус, как фашисты – Сергея Лазо в топку краснознаменного бронепоезда. Такую классовую ненависть к ней испытал, что едва в штыки не взял. Но одумался, о возрасте вспомнил, о половом антракте без права на апелляцию и решил дать ей шанс на искупление. - Значит так, бабка, - заявил дед, - Хватит без дела шататься! Необычного хочу чего-нибудь! Прямо сейчас! Поняла? Организм требует орально-когнитивного диссонансу! Бабка покраснела и принялась невнятно бормотать, что срам-то какой... седина в бороду... бес опять же... последний раз еще до перестройки... - Не понял? - осекся дед, - Какой срам? Где срам? Что в еде срамного? Да ты совсем сбрендила от безделья, старая?! Испеки мне кулебяку! Собственноручно! - Испечь? - опешила бабка, - Ну и сказал бы так сразу, старый осел! А то - хочу! Прямо сейчас! Стахановец половозрелый выискался! Келубяку, говоришь? А как? - Что - как? - не понял дед. - Как испечь-то? Я ж отродясь у печи не стояла! Или у плиты. - Ты много где не стояла! - взвился дед, - Изволь кулебяку испечь - и все тут. - На паперти, например, не стояла! - парировала бабка, - Тоже упрекать станешь? - За это - не стану! - ощерился дед, - Там от тебя окромя сраму... На неустойках разорюсь. Голубая кровь! И хорошо, что не стояла! - Ну, про неустойки помолчал бы! Тебя тоже много где не стояло, охальник! - кольнула бабка, - Даже там, где положено! А туда же - попрекать! - Я деньги зарабатывал! Тебя содержал! А ты мне кулебяку испечь не можешь! На кухню! Живо! И как зыркнул на старуху - вот прямо как Моше Даян на карту Египта. Старуха, хоть и не семи пядей во лбу, а задним умом крепка была. Поняла, что аннексией Синайского полуострова пахнет - и на попятную: - Ладно, ладно! Испеку. Только ты руководи, да? Наставляй, поправляй там. С чего начать-то? Ну, дед повелся, конечно, и по привычке брякнул: - Стройматериалов наскрести надо. Муки, то бишь, яиц там, этих.. дрожжей, кажется. По сусекам, по коробам. Как водится. - Ну да?! - удивилась бабка, - По сусекам да коробам? Так там после тебя маковой росинки не сыскать! Но дед вдругорядь яриться не стал, махнул рукой и говорит так спокойненько: - Как хочешь, так и пеки. А не спечешь, я тебя в карты проиграю. Студентам. Из Тринидад-и-Табаго. А мне недосуг, старая. Вечером вернусь - чтоб кулебяка была! И ушел, дверью хлопнув. В сортир. С "Коммерсантом" и "Историей ВДВ" Муки бабка, конечно, наскребла. У нее еще с времен продразверстки кое-что в схроне лежало. Тоже, поди, стреляный воробей была. Подивилась, правда, цвету диковинному зеленому, запашку странному, но недолго. Кто ее знает, муку эту? Может, она такой и в молодости уже была. Только мука мукой, а что с ней дальше делать, ась? Вроде в памяти колышется что-то... Великая кулебяка на Благовещение, что ли? Черт его знает! Не помнила старуха ничего больше. Пришлось смекалкой брать. Смешала муку с водой, в шар скатала и на сковородку шмякнула. Спрягать, стало быть. Даже сподобилась пару раз перевернуть. И что бы вы думали? Таки выпекла эту кубля.. кульбля... куебля.. ку... (Тьфу ты, старый развратник! Ишь выдумал!) Бяку эту, прости Лаврентий Палыч и сохрани! Выпекла, значит, и на подоконник остывать поставила. Вечером, верный слову коммунара, дед вернулся из сортира - и прямиком на кухню. А там! Там-то, а?! Она, родимая! Кулебяка. Как живая, ёлки-палки! Покатывается так игриво из стороны в сторону и просто умоляет: - Съешь меня! Съешь меня! Противным таким дискантом умоляет. "Пора с этим сортирным затворничеством подвязывать!" - подумал дед, - "Того и гляди, деллириум заработаю! Или еще геморрой какой". И бабку позвал. Та прискакала, на творение свое уставилась и принялась креститься истово. А потом как схватит швабру, да как ринется на бедное животное - еле дед перехватить успел. Швабру отобрал и важно так говорит: - Ты, мать, не горячись! Мне, может, впервые за сто лет безупречной семейной жизни из твоих рук харч перепал! А ты его шваброй удумала пырять? Шалишь! Да пусть твоя кулебяка хоть серной кислотой плюется, совсем как мама твоя, царство ей небесное, а я ее съем! Как есть съем! - Съешь меня! Съешь меня! - опять запричитала кулебяка. Подошел дед поближе, собрался с духом и отщипнул чуток от кулебякина бочка. Сунул в рот. Пожевал геройски. И ка-а-ак выплюнет! Да ка-а-ак заорет: - Ты, старая, чего удумала? Отравить почетного пенсионера республики?! Это что за дрянь такая?! Это моя кулебяка?! И на кулебяку перстом брезгливо указал. А та ему возмущенно так: - Я, между прочим, самец! А уж никак не "такая" и не "ваша - Это каким местом ты самец? - оторопел дед. - Я до вашего кишечного тракта не чипаюсь, так и вы до моего гендерного самоопределения не чипайтесь! - отрезала кулебяка. То есть, отрезал. Кулебяк. И опять проти-и-и-ивно так занудил, - Съешь меня! Ну съешь меня! Тут уж дед сам за швабру схватился. Кулебяка за окно спихнул, старуху в живот ткнул и погнал ее, горе-пекаря, за горизонт. Шваброй. А кулебяк с подоконника на крыльцо шмякнулся, с крыльца - на тропинку, а по тропинке в лес покатился. Обрастая по дороге всеми мыслимыми и немыслимыми комплексами и жутко рефлексуя по поводу своей неудобоваримости. Но при этом дело свое не забывал и приставал к зверью неустанно, мол, съешь меня, да съешь меня. Зверье его обнюхивало подозрительно и есть отказывалось наотрез. Заяц отказался, волк тоже, медведь - и тот не повелся. И так пока кулебяк на лису не нарвался. Та, бедненькая, вторую неделю насморком маялась. Нюх у нее отшибло начисто, да еще и уши заложило. Типичный гайморит, сказала бы начитанная бабка. Но бабке не до лисы в тот момент было, бабка от деда улепетывала и от швабры уклонялась по мере остатка сил и неожиданно обнаружившихся способностей. А лиса, соответственно, так и страдала от необразованности и болячки. Подкатил к ней кулебяк и заныл привычно: - Съешь меня! Съешь меня! - Чего надо? - насторожилась лиса. - Съешь меня, говорю! - повторил кулебяк. - Громче говори, - попросила лиса, - Уши заложило, не слышу нифига. Кулебяк, не будь дурнем, запрыгнул ей на нос и опять затянул: - Съешь меня! Съешь меня! Съешь меня! - Ах, съесть... - растерялась лиса, - А ты чьих будешь, перекатный? Кто такой? - Бабкин я, - представился кулебяк, - Дедкин. Кулебяк я. - Не поняла? - отозвалась лиса, - Тоже самое, но громче? - КУ-ЛЕ-БЯК! - заорал кулебяк, - СЪЕШЬ МЕНЯ, черт тебя подери! И выругался грязно. - Ась? Как? Колобок? - переспросила лиса, - Первый раз слышу! А с чем тебя едят? И пасть от любопытства разинула. На чем и погорела. Отчаявшийся кулебяк прямиком ей в пасть сиганул и по пищеводу в желудок ломанулся. Только его и видели! А опростоволосившаяся лиса животом потом два дня маялась. И с досады по всему лесу слух пустила про то, как она, умища палата, дивную невидаль схарчила. Которая до этого прочее зверье надула и на съедение не далась. Колобком звали. Так и разнеслась байка про Колобка. И главное-то, главное! Хворь лисью через день как рукой сняло! И нюх вернулся, и слух. Ну, ясное дело! Антибиотик же. Дед, знай он про такой расклад, очень сокрушался бы, кстати. Ведь кабы не война, не эвакуация, то он еще в сорок первом бабкины схроны перетряс бы. Собирался же. Не успел просто. А вот успел бы - тогда, глядишь, они с бабкой нобелевку за пенициллин получили бы, а не буржуй Санька Флеминг! А так - ни нобелевки, ни кулебяки... Роковые яйца После «старого-нового года», на работу не вышел сотрудник. Звоню его скво, говорит-что в больнице тело находится… Нагрёб по ящикам стола натыренных с корпоратива апельсинов и подался в больницу. Лежит упакованный в гипсовый саркофаг, спрашиваю – как это его угораздило? Отвечает: пригласил значит один мужик другана, на старый новый год попарится в баньке, семья уехала к родителям, можно расслабится… А дружок ужас как любил после парилки в снегу побарахтаться. Ну значит убегает он голышом принять снежную ванну, а хозяин сидит, греется. Начинает беспокоится: что долго нет другана, и вспомнив, что под снегом разбросаны чугунные шары для ограды (неиспользованные при строительстве ограды) выбегает предупредить. Выбегая из предбанника видит другана, который в виде пингвина сидит на одном из шаров. Друган уже синеет но в баню почему то не идёт… Выясняется почему: при купании в снегу он «хозяйством» приклеился к замороженному чугунному ядру (качельки зимой на вкус помните? Вот-вот!). Хозяин смекает-что помочь может только горячая вода. Забегает в баню, набирает кипятка, но по запарке забывает разбавить кипяток холодной водой. Получив ведро кипятка в пах – друган резво вскакивает (оставив часть шерсти на чугуне) и с криками (не могу выложить его даже самые лёгкие каменты даже сдесь) – начинает кататься по снегу, стараясь охладить своё «хозяйство». Естественно история повторяется (так-как шаров там была ещё много). После второго «отрыва» шерсти уже на «хозяйстве» почти не осталось. Хозяин ведет другана в предбанник, садит чтобы согрелся у печки и обеззараживает ему травмы: душевные - водкой, телесные – одеколоном. Всё начинает налаживаться как бы, но тут раздаётся треск поленьев в печке и один уголёк влетает в остатки мха на причиндалах пострадавшего. Тут же разгорается костерок весёлого зелёного цвета. Попытки прибить пламя веником, валенками и железным совком – успехом не увенчались и наверное поэтому пострадавший с огоньком убегает в изрядно утоптанный сугроб, где с остервенением тушит свой локальный пожарчик. Снегом сбито пламя, хозяин накрыв другана халатом повёл его в дом, дабы спиртным скрасить моральную травму. А тут как раз во двор ворвались ОМОНОвцы, вызванные бздительными соседями, которые слышали вопли с соседнего участка. Друган в халате был опрокинут на снег точечным ударом кирзача (по какому месту догадаетесь с трёх раз?), где и застыл в позе «бобика». Пока шло выяснение: кто? как? где документы? где заложники? и ОМОН проржался услышав краткий рассказ хозяина – друган стоял в той же позе «бобика». От пережитых потрясений и увечий его так «скрутило», что даже попытки ОМОНа его разогнуть – не увенчались успехом и даже когда чей-то сапог в очередной раз наступал на его причиндалы, друган уже не вопил, а лишь тихонько повизгивал. В награду за весело проведённое время, ОМОН согласился на своей «газели» доставить пострадавшего в трамопункт, куда его везли в той же позе, только поверх набросили простынку. Принесли тело в приёмный покой, поставили на каталку и как с памятника сдёрнули простынку. Врачиха повидавшая на своём веку всякого, увидав «хозяйство» тут же лишилась дара речи. Но быстро справившись с собой и проговорив: -А что кардинальное решение! Только немного непрожарено и специй нехватает– быстро собрала весь женский персонал травмопункта, которые в свою очередь достали сотовые и начал фиксацию повреждений, приговаривая: - Хороший урок для моего кобеля! Да простит меня сотрудник, но тут я уже не выдержал и со стоном повалился на его загипсованное тело. Лишь немного оторжавшись спрашиваю: -Слышь, а почему у тебя гипс на рёбрах, а не на яйцах? На что получаю возмущённый ответ: - Ты что подумал, что это про меня?? Ну ты даёшь! Эту историю я услышал от соседа «с низу» по купе. Причём рассказывал он так, что я от смеха «упалподстол»! Да, со второй полки – под столик купе, но не минуя этот самый столик, вот поэтому три ребра поломаны – грустно закончил дружок, но потом почесал в паху и повеселел почемуто… Как я стал гинекологом или говно-вопрос Моя карьера в гинекологии началась с одного интересного случая , о котором я , мои уважаемые читатели, и хочу вам поведать. Был я тогда , в 1995 году, студентом четвертого курса в Первом Питерском ЛМИ. Моя мечта стать гинекологом рассыпалась на глазах - чтобы попасть на акушерско -гинекологический поток (субординатуру) надо было либо платить денежку кому надо, либо иметь такие знакомства с кем надо , чтобы одного телефонного звонка было достаточно для зачисления. Либо нужно было так понравиться профессору Новикову или доценту Яковлеву , чтобы они пропиарили тебя заведующему кафедрой , убедив его в том , что такое юное дарование как ты, просто необходимо кафедре, гинекологии и науке в целом. Задача была совершенно невыполнимая. Денег и знакомств не было. Понравиться доценту Славе Яковлеву было еще труднее. Он был бог оперативной гинекологии. Демон операционной и последняя инстанция в случаях , когда профессора и академики ,внезапно покрывшись мелкими капельками пота орали "Слава! Мойся ! У нас кровотечение!" Слава мылся , неторопливо вразвалочку подходил к столу и решал проблему. Худощавый , невысокий с пронзительным взглядом и бородкой клинышком он мне всегда напоминал Джонни Деппа , если последнему накинуть еще лет 15. В операционной он не делал ни одного лишнего движения и не произносил ни одного лишнего слова. Его неторопливая манера оперировать вызывала у меня абсолютно щенячий восторг. Это было состояние близкое к тому , когда я, будучи шестилетним мальчиком, утром первого января нашел под елкой настоящую игрушечную железную дорогу. Каждое слово , тихо произнесенное им, весило примерно двести килограммов. Медсестры боготворили и боялись Славу Яковлева, все пациентки от 16-ти летних школьниц до 35 летних бизнес-леди и 60 летних заведующих овощебазами были тайно влюблены в Славу Яковлева. При слове "Обход доцента Яковлева " каждый вторник , в 10-00 все без исключения пациентки отделения лежали в кроватях, без трусов, в полном макияже и источали сильнейшие парфюмерные ароматы, варьировавшие от "Диора" и "Дживанши" до "Красной Москвы" от смеси которых у анестезиолога Елены Иванны Сысоеой начиналась мигрень... Интересно заметить, что в другие дни , когда обход делали другие доктора, включая профессора Новикова, ничего подобного не происходило. Жополизов он не выносил , блатных ужасно гнобил, любимчиков не терпел и подкатить к нему на хромой козе не представлялось возможным. Но ходили легенды , что если понравиться Славе Яковлеву , то он не только научит тебя божественно оперировать , но и возьмет на субспециализацию, что и было, собственно, пределом мечтаний. Я устроился работать санитаром оперблока на отделение оперативной гинекологии. Специально. Чтобы быть ближе к мечте. Мой оперблок блестел, как флагманский фрегат накануне императорского смотра. Я драил его с остервенением и маленькая надежда , что Божественный Слава Яковлев обратит на меня внимание не давала мне покоя. Однажды Слава Яковлев, проходя по оперблоку похвалил старшую операционную сестру за идеальную чистоту. "Оперблок - гордость отделения " - сказал он ей своими двухсоткилограммовыми словами. Та тут же состроила глазки и зардевшись, промурлыкала "Стараемся, Владислав Геннадьевич !" Обидно было до слез. Но ничего не поделаешь. И тут , в одно из ночных дежурств, произошло нечто , что сблизило меня с Великим И Ужасным навсегда. К нам поступила женщина с острым животом и 30 недельной маточной беременностью. Ужасная боль в животе , рвота , электролитные нарушения, сдвиг лейкоцитов влево, ничего не понятно... ... Позвали хирургов ... хирурги сказали - "Резать к чортовой матери не дожидаясь перитонита!" Так как тетенька беременная , приняли решение оперировать в гинегологической операционной. Тут я сделаю небольшое отступление. Есть "чистые" операционные а есть "грязные". В "чистых", как правило , не выполняются гнойные операции и операции связанные с разрезами кишки. Наша гинекологическая операционная была как раз "Чистая" но так как случай был экстраординарный решили использовать именно ее. Так вот , час ночи. Два хирурга оперируют женщину , Слава Яковлев в ослепительно белом операционном халате стоит наблюдает, готовый прийти на помощь хирургам. Я в не менее ослепительно-белом халате гордым санитаром , стою на подхвате на случай "Дай-подай-принеси" Вскрывают брюшную полость. Аппендикс в норме. Желчный пузырь не воспален. Огромная раздутая кишка , заполненная каловыми массами. Феноменальным количеством каловых масс. Кишечная непроходимость. Ни перекрута ни перегиба ни ущемления кишки так и не нашли. Хирурги переглядываются. Стало быть- функциональная непроходимость. Значит, оперировать кишку не надо. Хирурги принимают решение эвакуировать каловые массы через прямую кишку. Живот зашивают. Хирурги просят шланг и вакуумный отсос. Слава Яковлев обращается ко мне "Молодой человек, принесите шланг и отсос" Я срываюсь выполнять приказ , но оказалось, что в гинекологической операционной есть только шланги узкого диаметра. Я приношу шланг диаметром в 1 см. Шланг вставляют в попу - включают вакуукм. Первые два килограмма каловых масс поступают в контейнер. Слава Яковлев явно раздражен - такого количества говна в этой "Чистой" операционной еще не было! Тем временем с хирургического отделения подогнали шланг большего калибра и эпопея с эвакуацией каловых масс продолжалась. Внезапно процесс остановился. Произошла закупорка шланга. Доцент Яковлев вращая глазами поручает мне прочистить шланг. Я иду к крану , где моются инструменты , начинаю мыть шланг, пытаясь вытряхнуть из него говно. Вдруг чую за спиной - САМ. - Твою мать , что ты его трясешь !? Это же чистая операционная! - Так больше негде , Владислав Геннадьевич! - Знаю, что негде ! Дай я сам! Яковлев берет шланг , ловким движением вставляет его в патрубок крана и нервно открывает воду. Происходит взрыв. Все вокруг в говне. Я, в ослепительно коричнево- белом халате , белые стены предоперационной в коричневую крапинку, доцент Яковлев - вообще весь в говне, включая бородку клинышком. То есть абсолютно все покрыто фрагментами говна. Доцент Яковлев посмотрел на меня , на себя в зеркало. Зачем то спросил как меня зовут и скомандовал - "В душ, блядь!" После душа я и доцент Яковлев , вновь в ослепительно белом белье заняли исходные позиции. После эвакуации еще 5 кг каловых масс возник дефицит тары. Все пять литровых контейнеров вакуумного отсоса были заполнены говном. Тары не хватало. Было принято решение использовать вакуум по открытому контуру с привлечением подручной посуды. Каловые массы складировались в тазики , кастрюльки и прочую посуду , найденную в оперблоке. Вонь стояла невыносимая. Создавалось впечатление "Говенного апокалипсиса". Когда процесс эвакуации каловых масс закончился в операционной осталось совсем мало людей, да и те время от времени выходили "подышать". Говно было везде. На полу , на стенах , на потолке. Чистая операционная , гордость отделения превратилась в пещеру из говна. А я был ее почетным Али-Бабой. Пациентку увезли выздоравливать, хирурги, привычные к говну с флегматичным видом удалились восвояси. Остались двое : я и Слава Яковлев. Он - потому что заведующий отделением , а я - потому что кто то должен был убирать все это дерьмо. "Денис , посыпь все хлоркой и иди спать" - сказал Слава Яковлев. Голос его дрожал. "Пиздец операционной! Все плановые операции на завтра отменить ! Завтра вызовем дезинфекцию". На утро зайдя в операционную я обнаружил, что кучки говна засыпанные хлоркой превратилось в некие сталактиты. То есть окаменели. Но это была уже не моя проблема. Дежурство закончилось. С тех пор Слава Яковлев стал замечать меня. Он первым здоровался со мной в корридоре (на зависть интернам!) Мы вместе ходили курить к нему в кабинет, где он рассказывал байки и однажды даже научил меня вязать хирургические узлы. Позже ,через год, на экзамене по акушерству и гинекологии , который я сдал на "отлично" он подмигнул мне и спросил , не хочу ли я продолжить обучение по специальности на кафедре. Так я стал гинекологом. И учеником Славы Яковлева. Благодаря каловым массам, конечно же ... | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
