|
Календарь
Архив
Популярное
О сайте
Увлекательные фотографии и видео в удобной подаче? Запросто! Теперь мы можем Вас радовать подборками со всех сайтов которые мы посчитали интересными. Видео которое мы отбираем каждый день, убьет много свободного времени и заставит Вас поделится им с Вашими коллегами и друзьями, а в уютное время, Вы покажете это видео своим родественникам. Это все, Невседома. 
| |
запив чайком печаль-тоску, кидаю в топку по три чурки, и жду каникул по звонку…» – Хм…– я начал грызть колпачок ручки, размышляя над продолжением. В школе все увлекаются шансоном, а за модой надо следить. Пока что получалось не очень. Начало, как обычно, мне удалось придумать сразу, а вот дальше мысли расплывались. Здесь важно найти первую строчку следующей строфы, сюжет… а там ямбы и хореи сами откинутся на вольный лист.  Итак, дальше надо что-то жалостливое про матушку… Дверь в комнату неожиданно открылась и зашёл батяня. – Чё делаешь? – спросил он. – Да так… – пожал я плечами. – Зачем новую фуфайку надел? – озадаченно нахмурился он. – Тут холодно. – Летняя комната для того и предназначена, чтобы в ней летом находиться, а не осенью, – пояснил батяня. – Снимай фуфайку и повесь обратно в кладовку. – Я тут стих пишу про осень и свою нелёгкую судьбу шестиклассника, – заявил я. – Надо прочувствовать, так сказать, прохладу и свежесть осеннего очарования. Батяня округлил глаза, которые от чего-то подозрительно засверкали. – Вот кстати завтра и прочувствуешь всю необходимую ПРОХЛАДУ и СВЕЖЕСТЬ, – загадочно сообщил он. Это могло означать только одно – скоро в нашей семье в очередной раз начнут использовать бесплатный каторжный детский труд одного малолетнего поэта. – Это в смысле?.. – я закрыл тетрадь и отложил ручку. Батяня выдержал театральную паузу, а потом торжественно и очень радостно выдал: – Снопы будем вязать! Я обречённо стянул ушанку с головы и сжал в ладонях. – Это как же… Какие ещё снопы?.. – Льняные, – сказал батяня. – Короче, завтра в школу не идёшь. В поле поедем работать. В комнату зашла мама. – Идите кушать. – Я не хочу… – растерянно сказал я. – Правильно! – радостно заявил батяня. – Вон дармоедов из тёпленьких мест! Кто не работает, тот не ест! И ушёл, напевая «Нам песня и строить, и жить помогает…». – А ты зачем новую фуфайку напялил? – тоже довольно озадаченно поинтересовалась мама, словно забыла зачем пришла. Я же висел от батькиных новостей в мысленном вакууме, и фуфайка в этой ситуации казалась совершенно незначительной мелочью. – Стих пишу про осень… – не думая, ответил я маме, пытаясь представить, как я, последний сельский интеллигент, поэт и художник, корячусь при вязке льняных снопов в каких-то влажных и тоскливых полях. – Сними и повесь в кладовку, – пригрозила мама. – И бегом за стол. – Хорошо. Мама тоже ушла, не напевая никакой песни. Я зачем-то снова открыл тетрадь. Но бесполезно. В таких условиях работать было невозможно. Неясные мысли окончательно рассеялись. Меня только что впутали в сомнительное мероприятие сельскохозяйственного направления, а я не смог придумать правдоподобную отмазку. Теряю хватку. Потупив в тетрадь несколько минут, я всё-таки начал записывать: «От звонка до звонка… Завтра снова в тайгу…». Мысль остановилась. Я посмотрел в окно. Продолжение не клеилось. Я пребывал в медленно нарастающем ужасе от предстоящего завтрашнего дня. «Звонка. Чифирка...». Хм. «Звонка. Загубили Витька…». «Уж лучше в школу, чем снопы вязать…». «Звонка. У ларька…». Хм… – Я СКАЗАЛА БЫСТРО ЗА СТОЛ! – услышал я голос мамы. Ранним солнечным утречком меня разбудил стук ложки о глубокую тарелку. Батька завтракал борщом, обильно заедая салом. Я поднялся с койки. – Подъём сынуля. Впереди трудовые подвиги! Садись, ешь. Я решительно не разделял его энтузиазма. На соседней койке сладко спала младшая сестрёнка, прижав к пухлой щеке свою куклу Лапшу. Везёт же, клюшке. В школу пойдёт сегодня, в отличии от меня. Я сел за стол. – Не хочу, – протёр я глаза всё ещё надеясь, что мы никуда не поедем. – Ну и зря, – хмыкнул батяня. – Погрызи хотя бы косточку. Я скривил рожу. – Интеллигент хренов, – хмыкнула мама. – Может тебе лобстеров подать? – Нет, спасибо, я чайку попью. Через пол часа, когда ещё только занималась алая заря, мы собрались и отправились на место сбора к огромному дому дяди Васи-льноводу. У его усадьбы уже тарахтел трактор МТЗ-80 с прицепом, в котором расположились люди. Они все чему-то радовались и вели себя до противного громко и активно. Женщины в платках смеялись, мужики курили, а бригадир стоял рядом и записывал прибывших в тетрадку. Батяня зарегистрировал нас, после чего мы забрались в прицеп и заняли свои места. Когда собрался полный комплект льноводов, трактор издал рёв, и мы дружно покатили в неизвестном направлении. Чем хуже становилась дорога, тем быстрее гнал тракторист. Прицеп лихорадочно скакал из стороны в сторону, словно нас готовили к выходу на орбиту планеты Заветы Ильича. Женщины, дружно охали, а мужики орали: – Коля! Не дрова везёшь! Но дядя Коля решительно ничего не слышал, потому что врубил на полную громкость свою магнитолу: «Как ты ворвался в мою жизнь сама не знаю, Сама себя порой никак не понимаю. Кружился ветром ты шальным и ненадежным, Но разлюбить тебя теперь уж невозможно. …». Надрывались Марина Журавлёва из старых динамиков на радость дяди Коли. Чтобы не улететь на очередной ухабине в кувейт, я вцепился руками в холодные борта прицепа и крепко подогнул ноги под лавку. Огни родного села исчезали за горизонтом. – Куда едем-то? – спросил кто-то. – За Смородинку! «За Смородинку!..», – ошалел я. Испытания выходили на совершенно новый уровень. До деревни Смородинка пилить семь километров через лес. А ещё эта самая Смородинка настолько давно заброшена и в ней настолько давно никто не живёт, что в ней даже руинов уже не осталось. Дремучая пустынная безлюдная глушь. Моя тонкая поэтическая и художественная душа дрогнула. Выпучив глаза, я посмотрел на батяню и сказал: – Я такое не переживу. Он положил мне свою ручищу на плечо, и, крепко прижав к себе, заявил: – Держись, сынуля! Скоро откроется второе дыхание! – У меня или у тракториста?.. Мы завернули на лесную дорогу. – Эх! Ты лучше посмотри, какая свежесть и прохлада вокруг! Фактура! – радостно воскликнул батяня. – Уж небо, как говорится, осенью дышало. Уж реже солнышко блистало… Я вжал голову в плечи и зажмурился. «Мама, мамочка, разбуди меня, пожалуйста в школу…». Через пол километра я начал молиться: «Боженька, я никаких молитв не знаю, но, если ты меня слышишь, сделай что-нибудь…». Когда мы прибыли в поле, уже стало немного посветлее. Легкий иней окутал местную природу. Вот-вот должно было показаться коварное октябрьское солнце, которое светит, но совсем не греет. Но оно не показывалось. Всё заволокло туманом. Я уже достаточно околел по пути, чтобы понять очевидное – рано или поздно я окочурюсь и это лишь вопрос времени. Бригадир размечал границы участков каждой мини-бригаде. – Ваши вот эти, – показал он батяне несколько валков льна. – Потом покажу следующие. Семейный подряд начался. Закруглёнными вилами батька собирал необходимое количество льна, а я пучком этого же льна перевязывал его в охапку и ставил. Снопы медленно, но верно вставали за нашими спинами. Минут через пятнадцать я уже не чувствовал от холода пальцев рук и ощущал зверский ГОЛОД. От этого у меня в голове застрял один очень простой образ – тарелка горячего ароматного борща, а рядышком нарезанное сало с прослойками мяса, россыпью тмина, чеснока… В избе топится печь, от которой по комнатам расходится тепло. Я плотно поел и лежу в новой фуфайке под одеялом. Мне тепло и комфортно. А сестрёнка собирается в поле вязать лён. – Сынуля! – слышу я голос батьки. – Хватит сопли на кулак наматывать! Шевелись! Постепенно от стресса и холода мой организм начал вырабатывать небывалое количество тепла, словно старый утюг с углями. Пальцы постепенно отогревались. Я вошёл во вкус. Но ресурсов моей тощей поэтической натуры «кожа да кости» надолго бы не хватило. Голод усиливался до нестерпимой боли в животе. – Перерыв на обед! – послышалось через пару часов. Приехала полевая кухня. Я настолько сильно хотел жрать, что немедленно телепортировался к источнику пищи. Растолкав всё ещё весёлых женщин в платках и хмурых мужиков с примами, я бросился к раздаче, как на амбразуру. Сожрав две порции ненавистной гречки с ещё более ненавидимой тушёнкой, я уселся на колесо полевой кухни и достал из левого кармана конфету «Барбарис», которую утром незаконно стащил из серванта. Конфетуля была так прекрасна, что я не мог сдержать улыбки счастья. – …лето было холодное, долгунец не успел созреть. Пока скосили, пока просушился… – услышал я голос бригадира, который курил в сторонке с мужиками. – Ну что, как самочувствие? – вдруг откуда не возьмись появился батяня. Я достал из правого кармана карамельную конфету «Рачки», вручил ему и сказал: – Не дождётесь! Он закурил. – Надо работать поживее, а то так ничего не заработаем. Я незаметно развернул в левом кармане следующую конфету «Грильяж» и быстро запихал в рот. – Холосо, я постараюшь. Будешь ещё конфету? – Давай. Я снова вручил ему «Рачки». Мы ещё немого посидели, а потом нам определили следующие валки для вязки снопов. Мне даже начало нравится. Обратную дорогу дядя Коля уже так не гнал. За день он изрядно набрался впечатлений, поэтому ехал аккуратно. Кассету Марины Журавлёвой зажевало, поэтому он грустил. Женщины всё также чему-то радовались, мужики продолжали непрерывно курить, а бригадир хмуро считал валки у каждой пары работников, чтобы по приезду сразу же рассчитать. Я всю дорогу молчал и глядел на извилистую дорогу, которая оставалась позади. Заработали мы совсем немного. Батька расстроился. Я тоже. Платили очень мало. Тут, как говорится, зарплата маленькая, зато работа тяжёлая и сложная, поэтому непременно соглашайтесь. Но по другому денег не заработать. Пришли домой, умылись, сели за стол. Топилась печь и тепло расходилось по комнатам. – Ну, что, интеллигенция хренова, – усмехнувшись, обратилась ко мне мама, запуская поварёшку в кастрюлю. – Как прошёл день? – Нормально, – пожал я плечами, глядя на то, как она наливает мне в такую же, как у батьки, глубокую тарелку ароматного борща и с умным видом бывалого агронома заявил: – Лето было холодное, долгунец не успел созреть. Пока скосили, пока просушился… Поели. Батька ушёл курить в сени, мама начала мыть посуду, а сестрёнка сидела перед телевизором. Я незаметно достал из кармана куртки фантики из-под съеденных в поле конфет и бросил сестре под кровать. Как ни в чём не бывало сел за стол, открыл тетрадь и начал записывать: «Уходит вдаль дорога через чащу, А я прицепе самокрутку заверну. Жизнь на воле может быть и слаще, Но соль не помешает и борщу...». © Иль Канесс "Оформитель слов" | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
