|
Календарь
Архив
Популярное
О сайте
Увлекательные фотографии и видео в удобной подаче? Запросто! Теперь мы можем Вас радовать подборками со всех сайтов которые мы посчитали интересными. Видео которое мы отбираем каждый день, убьет много свободного времени и заставит Вас поделится им с Вашими коллегами и друзьями, а в уютное время, Вы покажете это видео своим родественникам. Это все, Невседома. 
| |
 До полудня он терпел, ждал: может, отпустит, может, оживеет маленько под сердцем - может, покурить захочется или попить. Потом понял: это смерть. - Мать… А мать! - позвал он старуху свою. - Это… помираю вить я. - Господь с тобой! - воскликнула старуха. - Кого там выдумываешь-то лежишь? - Сняла бы как-нибудь меня отсудова. Шибко тяжко. - Старик лежал на печке. - Сними, ради Христа. - Одна-то я рази сниму. Сходить нешто за Егором? - Сходи. Он дома ли? - Даве крутился в ограде… Схожу. Старуха оделась и вышла, впустив в избу белое морозное облако. «Зимнее дело - хлопотно помирать-то», - подумал старик. Пришел Егор, соседский мужик. - Мороз, язви ево! - сказал он. - Погоди, дядя Степан, маленько обогреюсь, тогда уж полезу к тебе. А то застужу. Тебе чего, хуже стало? - Совсем плохо, Егор. Помираю. - Ну, что ты уж сразу так!.. Не паникуй особо-то. - Паникуй не паникуй - все. Шибко морозно-то? - Градусов пятьдесят есть. - Егор закурил. - А снега на полях - шиш. Сгребают тракторами, но кого там! - Может, подвалит ишо. - Теперь уж навряд ли. Ну, давай слезать будем… Старуха взбила на кровати подушку, поправила перину. Егор встал на припечек, подсунул руки под старика. - Держись мне за шею-то… Вот так! Легкий-то какой стал! - Выхворался… - Прям как ребенок. У меня Колька тяжельше. Старика положили на кровать, накрыли тулупом. - Может, папироску свернуть? - предложил Егор. - Нет, неохота. Ах ты, Господи, - вздохнул старик, - зимнее дело - помирать-то… - Да брось ты! - сказал Егор серьезно. - Ты гони от себя эти мысли. - Он пододвинул табуретку к кровати, сел. - Меня на фронте-то вон как задело! Тоже думал - каюк. А доктор говорит: захочешь жить - будешь жить, не захочешь - не будешь. А я и говорить-то не мог. Лежу и думаю: «Кто же жить не хочет, чудак-человек?» Так что лежи и думай: «Буду жить!» Старик слабо усмехнулся. - Дай разок курну, - попросил он. Егор дал. Старик затянулся и закашлялся. Долго кашлял… - Прохудился весь… Дым-то, однако, в брюхо прошел. Егор хохотнул коротко. - А где шибко-то болит? - спросила старуха, глядя на старика жалостливо и почему-то недовольно. - Везде… Весь. Такая слабость, вроде всю кровь выцедили. Помолчали все трое. - Ну, пойду я, дядя Степан, - сказал Егор. - Скотинешку попоить да корма ей задать… - Иди. - Вечерком ишо зайду попроведую. - Заходи. Егор ушел. - Слабость-то, она от чего? Не ешь, вот и слабость, - заметила старуха. - Может, зарубим курку - сварю бульону? Он ить скусный свеженькой-то… А? Старик подумал. - Не надо. И поесть не поем, а курку решим. - Да Бог уж с ей, с куркой! Не жалко ба… - Не надо, - еще раз сказал старик. - Лучше дай мне полрюмки вина… Может, хоть маленько кровь-то заиграет. - Не хуже ба… - Ничо. Может, она хоть маленько заиграет. Старуха достала из шкафа четвертинку, аккуратно заткнутую пробкой. В четвертинке было чуть больше половины. - Гляди, не хуже ба… - Да когда с водки хуже бывает, ты чо! - Старика досада взяла. - Всю жизнь трясетесь над ей, а не понимаете: водка - это первое лекарство. Сундуки какие-то… - Хоть счас-то не ерепенься! - тоже с досадой сказала старуха. - «Сундуки»… Одной уж ногой там стоит, а ишо шебаршит кого-то. Не велел доктор волноваться-то. - Доктор… Они вон и помирать не велят, доктора-то, а люди помирают. Старуха налила полрюмочки водки, дала старику. Тот хлебнул - и чуть не захлебнулся. Все обратно вылилось. Он долго лежал без движения. Потом с трудом сказал: - Нет, видно, пей, пока пьется. Старуха смотрела на него горько и жалостливо. Смотрела, смотрела и вдруг всхлипнула: - Старик… А, не приведи Господи, правда помрешь, чо же я одна-то делать стану? Старик долго молчал, строго смотрел в потолок. Ему трудно было говорить. Но ему хотелось поговорить хорошо, обстоятельно. - Перво-наперво: подай на Мишку на алименты. Скажи: «Отец помирал, велел тебе докормить мать до конца». Скажи. Если он, окаянный, не очухается, подавай на алименты. Стыд стыдом, а дожить тоже надо. Пусть лучше ему будет стыдно. Маньке напиши, штоб парнишку учила. Парнишка смышленый, весь «Интернационал» назубок знает. Скажи: «Отец велел учить». - Старик устал и долго опять лежал и смотрел в потолок. Выражение его лица было торжественным и строгим. - А Петьке чего сказать? - спросила старуха, вытирая слезы; она тоже настроилась говорить серьезно и без слез. - Петьке?.. Петьку не трогай - он сам едва концы с концами сводит. - Может, сварить бульону-то? Егор зарубит… - Не надо. - А чего, хуже становится? - Так же. Дай отдохну маленько. - Старик закрыл глаза и медленно, тихо дышал. Он правда походил на мертвеца: какая-то отрешенность, нездешний какой-то покой были на лице его. - Степан! - позвала старуха. - Мм? - Ты не лежи так… - Как не лежи, дура? Один помирает, а она - не лежи так. Как мне лежать-то? На карачках? - Я позову Михеевну - пособорует? - Пошли вы!.. Шибко он мне много добра исделал… Курку своей Михеевне задарма сунешь… Лучше эту курку-то Егору отдай - он мне могилку выдолбит. А то кто долбить-то станет? - Найдутся небось… - «Найдутся». Будешь потом по деревне полоскать - кому охота на таком морозе долбать. Зимнее дело… Что бы летом-то! - Да ты чо уж, помираешь, что ли! Может, ишо оклемаисся. - Счас - оклемался. Ноги вон стынут… Ох, Господи, Господи!.. - Старик глубоко вздохнул. - Господи… тяжко, прости меня, грешного. - Степан, ты покрепись маленько. Егор-то говорил: «Не думай всякие думы». - Много он понимает! Он здоровый как бык. Ему скажи: не помирай - он не помрет. - Ну, тада прости меня, старик, если я в чем виноватая… - Бог простит, - сказал старик часто слышанную фразу. Ему еще что-то хотелось сказать, что-то очень нужное, но он как-то стал странно смотреть по сторонам, как-то нехорошо забеспокоился… - Агнюша, - с трудом сказал он, - прости меня… я маленько заполошный был… А хлеб-то - рясный-рясный!.. А погляди-ко в углу-то кто? Кто там? - Где, Степан? - Да вон!.. - Старик приподнялся на локте, каким-то жутким взглядом смотрел в угол избы - в передний. - Вон же она, - сказал он, - вон… Сидит, гундосая. Егор пришел вечером… На кровати лежал старик, заострив кверху белый нос. Старуха тихо плакала у его изголовья… Егор снял шапку, подумал немного и перекрестился на икону. - Да, - сказал он, - чуял он ее. Василий Макарович Шукшин | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
