Продолжаем рассказ жж-юзера se-boy о поездке в Пакистан: Что чувствует человек, когда доходит до границ привычного мира и обнаруживает, что впереди иной мир, который невозможно прочувствовать, предугадать, объяснить? Это не та жизнь от кофе в постель до вечерней газеты, которой живет обыватель, и даже не смена городов и стран, знакомая путешественнику и накладывающая на него отпечаток отсутствием внешнего лоска, который с лихвой восполняется блеском в глазах, но, если угодно, другое измерение, в котором ты лишь временный гость, не более. В горах, на море теряется почва под ногами, исчезают три краеугольных кита размеренной обыденной жизни – покой, стабильность, предсказуемость, и качающаяся палуба или вставшая вертикально земля, за которую надо хвататься, лишают точки опоры и разум, заставляя менять угол зрения, убеждения, привычки. Смотрите также 1 часть, 2 часть и 3 часть.

1. Сизифов труд по втаскиванию в гору своего тела и не менее сизифова работа по его спуску вызывают много вопросов, ведь гора хороша на фотографии, а шторм на море можно посмотреть по телевизору. Но этот вот изнурительный труд, как ни странно, дает возможность снять камень с плеч или вынуть его из-за пазухи – кому что – и как следует рассмотреть незамутненным взглядом, чего никогда не получишь, разглядывая голубой карбункул в голубом экране.

Продолжая тему древнегреческих мифов – часто выклеванная печень отрастает снова, то есть камень, на который кто-то смотрел, со вздохом или без оного кладется назад за пазуху или вновь взваливается на загривок. Но иной раз в каком-нибудь ущелье обнаруживается много осколков и щебня, и хочется верить, что здесь не чей-то огород и что эти булыжники из тех, время собирать которые никогда не настанет.

Вышеуказанный труд сизифов лишь потому, что поклажа, как правило, большая, зато к концу жизни можно прийти здорово облегченным. В конце концов, лучше внезапно умереть, рассыпав камни высоко в горах, нежели долго и нудно складывать себе из них усыпальницу на пустынной равнине. Фараонов я, кстати, люблю, да.

***

Пакистанский Кашмир оказался местом, где удалось впервые отчетливо ощутить контраст стыка двух миров. И всего-навсего за счет рельефа.

***

Утро. Окно комнатки в лодже выходит на восток, и раннее солнце совершенно преображает окружающее – вчера было пасмурно. Нынче же кое-где больно смотреть по сторонам, гряда пиков Хонгра (или Чонгра) довольно далеко от деревни, но хочется надеть темные очки.

Приходят двое носильщиков. Имя молодого долговязого парня мы не запоминаем, зато второй дядька маленького роста со смуглой кожей и монголоидным разрезом глаз внешне очень смахивает на тибетца. Зовут его неожиданно Абдул. Малый рост компенсируется, как это часто бывает у горцев, не то чтобы физической силой, но колоссальной выносливостью и работоспособностью.

Наши рюкзаки несем сами, кухня, еда, багаж носильщиков и проводника распределяются между носильщиками. Третьего носильщика пока нет, он нагонит нас в одной из деревень, и его роль выполняет ослик. К ослику придается погонщик. Вечером оба они вернутся назад.

Ослики в этой местности и на этих высотах выполняют основную грузоперевозческую функцию. Как правило, в караване несколько животных, сопровождает их погонщик, потому как ослики упрямы. Но встречались порою совершенно автономные “ешачки”, самостоятельно несущие груз. Разминуться на порою узкой тропе с ними нелегко, вплоть до того, что приходится отпихиваться.

Известность нашего проводника поистине феноменальна, каждый встречный без исключения останавливается перекинуться с ним парой-другой слов, поздороваться, обняться. Самандар Хан очень уважаемый человек, большинство альпинистских экспедиций на Нанга Парбат водит он, являясь и сирдаром, и одновременно офицером связи, на самой горе он тоже бывал неоднократно, поднимаясь на высоту более семи километров.

За деревней дорога сразу идет вверх. Судя по характеру местности, холм, на который поднимаемся, не что иное, как борт ледника. Так оно и оказывается. Доходим до края, морщась едим кисловатый мелкий виноград, который где-то раздобыл Самандар Хан, и смотрим вниз. Жарко. Ледник Чунгфар (Chungphar) очень старый, мертвый, льда практически не видно под раскрошенной породой. Чувствуется, что он медленный и не опасный, даже тропинка по морене натоптана.

За ледником начинается долина Рупал. Поначалу широкая, к западу, с набором высоты, она сужается, до тех пока не упирается в одноименный ледник. До конца долины идти еще три дня.

Проходим через деревни, неизменно вызывая любопытство у местных. Жизнь здесь в чем-то сходна с жизнью горных народностей Непала. Домики стандартной двухэтажности с подвальным этажом для скота и верхним для людей. На крышах сушат зерновые либо сено. Стены сложены из разных материалов, видимо, в зависимости от достатка. Есть и целиком каменные строения, есть и каменно-деревянные. Во многих домах отсутствуют стекла в окнах.

Единственно, нет буддистских флажков на каждом подъеме, нет ступ и камней мани – слишком давно буддизм ушел отсюда (правда, следы его остались, и довольно много), вместо этого в каждой деревне мечеть. Но горные мечети сильно отличаются от городских. Так как денег у жителей мало, мечети без минаретов, как правило, это просто самый большой дом в деревне. В селениях, расположенных ниже, где есть электричество, на крышах установлены динамики, чтобы верующие лучше слышали призыв к молитве.

На меня все более снисходит чувство покоя. Блага цивилизации с каждым шагом все дальше; сотовая связь, электричество, горячая вода, транспорт, международное положение – все это перестало быть актуальным. Мой дом у меня с собой, равно как и еда, и одежда, я пробираюсь между пяти- и шеститысячниками и приближаюсь к первому восьмитысячнику в гряде Гималаев, иду босиком, улыбаясь встречным крестьянам, и что может быть важнее и интереснее этого?

В следующей деревне школа. Так как света нет и достаточно тепло, преподавание ведется на улице. Мальчишки одеты почти одинаково – на них нечто вроде формы, у всех в руках типовые брошюрки. Обувь и одежда, предположительно, китайские. Видно, что ребятам хочется подбежать к нам, но урок есть урок…

Останавливаемся неподалеку от школы возле лавчонки с продуктами. Нас тут же окружают свободные от уроков дети, но только мужеского полу. Девочки держатся отдельно и поодаль. Обучают их тоже отдельно, преподают женщины. Мои босые ноги производят большое впечатление и на детей, и на взрослых, хотя многие ребята тоже бегают босиком. Пытаюсь сфотографировать девочек-школьниц, но при виде объектива они моментально прячутся. Приходится пускаться на хитрость: накручиваю телевик, Ксюша становится, чтобы якобы попозировать, я прицеливаюсь и в последний момент перевожу объектив на девчонок. Они совершенно не похожи на пакистанок.

Постепенно погода портится, небо затягивают низкие облака. Это Нанга Парбат виновата. Горный массив ее торчит над плато и “цепляет” все облака, какие возможно. Да и разница температур в долине Инда и наверху превращает окрестности восьмитысячника в атмосферный котел. Пользуясь пока еще хорошей погодой, люди собирают урожай. Уборкой сена и сушкой зерновых занимаются женщины.

К вечеру начинает ощутимо холодать. Приходится надевать кофты. На этой высоте (3500 метров) уже появляется небольшая одышка, и чтобы холодный воздух не студил горло, прячем рты.

За очередным холмом открывается вид на небольшую долину, по дну которой на очень коротких ногах и с большим трудом ходят лошади. Подходим ближе, и оказывается, что возле озера вся местность заболочена, и лошади стоят в болоте по колено. Рядом протекает быстрый ручей, почти речка.

17. Вскоре происходит что-то непонятное: солнце почти скрывается за соседними горами, поднимается небольшой ветерок, и температура за несколько минут падает сразу градусов на пятнадцать. Никогда раньше не доводилось такое испытывать! Жуткий пронзительный потусторонний холод, на котором стынут руки, стоит их подержать немного на воздухе, исходит от большого облака в конце долинки. Ветер дует оттуда же, и складывается впечатление, что впереди гигантский холодильник.

Судорожно ставим палатки, носильщики быстро собирают хворост для костра, но перед тем, как разжечь его, собираемся под защитой двух скал. Натягивается тент, сидя под ним, греем воду на газовой горелке – нужно быстрее согреться, потому что ветер усиливается. Потом приплясываем у костра.

На фото слева направо Ксюша, Самандар Хан, носильщик, имя которого не запомнили, и носильщик по имени Абдул. На заднем плане ослик и ручей с настолько холодной водой, что сама мысль о мытье посуды вызывает физическую боль.

Разумеется, понятно, почему так холодно. Мы в базовом лагере Херлигкоффера, а рядом, всего в полутора километрах прячется в облаках Нанга Парбат, на вершине которой сейчас холоднее, чем в Арктике. Это она дышит неземным холодом. Мы в конце концов согреваемся и стоим возле костра недвижимые. От огня идет тепло, а спины мерзнут на ветру.

Утром постепенно облачная завеса приподнимается, обнажая снежный склон и выступающие из снега мрачные серые стены восьмитысячника, и вдруг туман уходит. Становится светло, как днем, – солнце, еще не пришедшее в долину, давно освещает гору, и зрелище это невероятное! Хватаю фотоаппарат, но понимаю, что хоть и удастся втиснуть четыре с лишним километра в объектив, передать величие и размеры восьмитысячника невозможно.

Собираемся с духом и отправляемся к подножию Нанга, думая подобраться близко, насколько это возможно и безопасно. Впервые в жизни вижу гору, поднимающуюся напрямую из долины. В Непале, чтобы подойти к тому же Эвересту, надо долгое время топать по горам, которые постепенно становятся все выше и превращаются в заснеженных гигантов, и таким образом переход получается постепенный. Здесь же гора стоит совершенно обособленно, и от этого разница между двумя мирами, терминатор, виден четко, как ножом разрезанный. И это сводит с ума.

Выходим на рваный и изломанный край ледника. Нанга Парбат, словно гигант, провела границу между теплом и холодом, между цветным и черно-белым миром, между жизнью и смертью. Красная трава на склоне выглядит предупреждением.

Гора неимоверно мрачная, угрюмая и неприступная! При одном взгляде на нее становится страшно, а холод и так продирает до костей. Бльшая часть склона вновь укуталась в туман (см. первое фото в записи), но от этого еще тяжелее впечатление: будто гора затаилась и ждет. Ксюша выходит на камень, нависающий над обрывом, и даже улыбается, хотя ей тоже страшно – камень ненадежен.

Некоторое время бродим вокруг, фотографируем, но я в отчаянии – передать величину склона нереально, потому что сравнить не с чем. Нанга все такая же безмолвная и затаившаяся. Тишина гнетущая – ни крика птицы, ни шелеста ветра в траве. Внезапно туман, закрывающий нижнюю часть стены, как будто выпускает щупальце – распухая и раздуваясь, сверху выкатывается лавина, и хотя она совсем небольшая по сравнению со вчерашней, мы невольно отбегаем назад.

Заброшенные объекты мира. Часть 6 (22 фото) Нижний Новгород тогда и сейчас. Часть 2 (81 фото) Крыши Питера. Часть 2 (48 фото) Пакистан: Мы много о нем знаем? (10 часть) (16 фото) Только в Японии. Часть 4 (39 фото) Только в Японии. Часть 3 (40 фото) Только в Японии. Часть 2 (39 фото) Где в Нью-Йорке вкусно (35 фото) Пакистан (28 фото)

Просмотров: 2 509 | Категория: Красивые города, окресности