|
Календарь
Архив
Популярное
О сайте
Увлекательные фотографии и видео в удобной подаче? Запросто! Теперь мы можем Вас радовать подборками со всех сайтов которые мы посчитали интересными. Видео которое мы отбираем каждый день, убьет много свободного времени и заставит Вас поделится им с Вашими коллегами и друзьями, а в уютное время, Вы покажете это видео своим родественникам. Это все, Невседома. 
| |
 Поскольку технология «автохром» требовала значительной выдержки, почти на всех фотографиях представлены постановочные (статические) сцены, что ни в коей мере не умаляет исторической и культурной ценности изображений. На фото изображены групповые портреты солдат, приготовления к бою, а также города, разрушенные артиллерийским огнем. По оценкам экспертов Первая Мировая оставила нам около 4500 цветных фотографий.  Солдатская жизнь в той же российской армии и в мирное время была «не сахар». Даже непритязательные призывники из крестьян жаловались не только на жестокость муштры, но и на тяжесть существования. Вот как описывает солдатский быт белгородский историк Ярослав Валяев: «Казармы состояли из нескольких деревянных нар, количество ярусов которых зависело от высоты помещения. Как правило, матрацем служили соломенные маты, роль подушки играл вещевой мешок, одеяло — шинель, постельное белье не выдавалось. Нары чистотой не отличались и кишели насекомыми. Поскольку ночью из спального помещения никого не выпускали, то для отправления естественных надобностей рядом с нарами ставили деревянную бочку — «парашу». Каждое утром дневальные выносили ее из казармы. В несколько лучших условиях находились унтер-офицеры постоянного состава, которые жили в отдельных помещениях».  И это — в то счастливое мирное время, когда армия была относительно невелика, а казармы не переполнены. В суровых же условиях военного времени солдат как селедками бочку набивали на нары в 3, а то и 4 яруса. Именно так, к примеру, произошло в Петрограде в начале 1917 года, когда в страхе перед уличными беспорядками царь сгонял в столицу все новые и новые «штыки». Историк Ричард Пайпс писал: «В некоторых резервных ротах было более 1000 солдат, а встречались батальоны по 12-15 тысяч человек. В общей сложности 160 тысяч солдат были втиснуты в казармы, рассчитанные на 20 тысяч». И это — на фоне лютых морозов до -43?, когда, даже будь дозволение командования — по улице особо не погуляешь. Не мудрено, что в итоге эти солдаты отказались защищать царя-батюшку и поддержали беспорядки, переросшие в Февральскую революцию.  Но даже петроградская казарма января-февраля 1917 года кажется настоящим раем перед жестокими реалиями фронтового быта. Тут солдаты, как правило, жили в примитивнейших землянках — небольших ямах, на скорую руку прикрытых досками. Вместо постели — сырая солома, вместо подушки — тот же вещмешок или собственный сапог, освещение — спичка да лучина, отопление — собственное дыхание. Туалет — специально выкопанный «тупик», отходящий в тыл от оборонительной траншеи. Копать все это приходилось, в основном, по ночам, чтобы не «застукал» противник. А если днем — то часто под огнем и в лежачем положении. Короткий и беспокойный солдатский сон в землянках тревожили расплодившиеся в окопах крысы. Они питались трупами убитых, но не гнушались обгрызть и хлеб из солдатских пайков, а могли покусать и самих солдат. Все ветераны «империалистической войны» потом говорили, что больше всего на фронте им хотелось просто по-человечески выспаться. «Война выработала привычку спать при всяком шуме, вплоть до грохота ближайших батарей, и в то же время научила моментально вскакивать от самого тихого непосредственного обращения к себе», — вспоминал участник Первой мировой, полковник Геннадий Чемоданов.  Если войска были «на марше», отступали или наступали, в самом лучшем случае солдат могли разместить на постой по крестьянским избам или даже в каком-нибудь брошенном поместье, сарае, складе. Если таких «объектов» поблизости не было, и не было времени ставить палатки (а то и самих палаток), солдат располагали прямо в чистом поле возле костров. Лишь с осени 1915 года, когда и на Восточном «русском» фронте война приняла позиционный характер (до мая 1915 русские войска почти все время наступали, а потом, наоборот, отступали), появилось время оборудовать более-менее сносные блиндажи позади хитросплетений оборонительных линий и ходов сообщений.  Будущий советский маршал Александр Василевский в годы Первой мировой служил прапорщиком в 409-м Новохоперском полку и вспоминал о жизни на фронте неподалеку от города Хотин (нынешняя Черновицкая область Украины): «Русские окопы производили жалкое впечатление. Это были обыкновенные канавы, вместо брустверов хаотично набросанная по обе стороны земля без элементарной маскировки по ней, почти без бойниц и козырьков. Для житья были отрыты землянки на два-три человека, с печуркой и отверстием для входа, а вернее — для вползания в них. Отверстие закрывалось полотнищем палатки. Укрытия от артиллерийского и минометного огня отсутствовали. Примитивны были и искусственные препятствия. Там, где австро-венгерские окопы приближались к русским на расстояние до 100 и менее метров, солдаты считали их полевые заграждения как бы и своими».  Блиндажи и в конце 1915 года были редкостью, хотя блиндаж — по сути, обычная изба, но закопанная в землю: бревенчатые стены, посередине примитивная печь (иногда всего из нескольких кирпичей). Впрочем, дым от печей из блиндажей и землянок служил хорошим ориентиром для вражеской артиллерии и снаряды запросто разносили перекрытия блиндажей в щепки, заживо хороня их обитателей. Поэтому на хорошо просматриваемых пространствах вблизи линии фронта печей в солдатских «норах» вообще не оборудовали, бойцам по-прежнему оставалось согреваться собственным дыханием.  Чтобы солдаты сохраняли боеспособность, их периодически меняли — в русской армии передовые части обычно каждые 12 дней отводили в ближний тыл на 6-дневный отдых. Тут для них были выстроены бараки, условия в которых более-менее напоминали казарменные. Рядом была баня, где солдаты мылись и меняли белье, стирали вещи. На отдыхе солдаты лечили простуду, отсыпались и отъедались, даже худо-бедно расслаблялись (основным развлечением были игры в карты и хоровое пение, у грамотных — чтение). Полковые священники — в русской армии их служило более 5 000 — устраивали молебны. В своей диссертации Ярослав Валяев отмечает: «Командование пыталось также организовать солдатский досуг на фронте: солдатам демонстрировали кино, организовывали самодеятельные театры. Но времени для отдыха было немного».  Офицеры, находясь в «ближнем тылу», жили по-человечески: на казенной квартире или могли даже снять частную, а у кого хватало денег, помимо денщика могли нанять и разнообразную прислугу. Противостоявшие русским немцы и австрийцы налаживали фронтовой быт с немецкой основательностью. Например, их бараки в ближнем тылу были оборудованы не «парашами» а специальными уборными. Были даже переносные туалеты, прообразы современных дачных биотуалетов — этакие ящики с ручками, которые можно было оттащить, например, на середину цветущего луга, как это описано у Ремарка. Что же касается окопов, то, к примеру, газета «Русское слово» от 20 июля 1916 года приводила такой рассказ одного из фронтовиков: «Я оглянул взятый окоп и глазам не верю. Неужели мы взяли эти укрепления? Ведь это же не окоп, — это настоящая крепость. Все — железо, бетон. Понятно, что сидя за такими твердынями, австрийцы считали себя в полной безопасности. Жили в окопах не по-домашнему лишь, а по-семейному. В десятках окопов, по занятии их, мы находили в каждом офицерском отделении много дамских зонтиков, шляп, нарядных модных пальто и накидок. В одном полковом штабе взяли полковника с женою и детьми».  Будущий маршал Василевский так говорил об оборонительных позициях врага: «Были оборудованы гораздо лучше — добротные блиндажи, окопы укреплены матами из хвороста, на некоторых участках укрытия от непогоды. Российские солдаты, к сожалению, таких условий не имели. От дождя, снега, заморозков они спасались под своей шинелью. В ней и спали, подстелив под себя одну полу и накрывшись другой». А вот как рассказывал про немецкий быт на фронте сбежавший из плена некий рядовой Василисков: «Бяда, хорошо живут черти. Окопы у них бетонные, как в горницах: чисто, тепло, светло. Пишша — что тебе в ресторантах. У каждого солдата своя миска, две тарелки, серебряная ложка, вилка, нож. Во флягах дорогие вина…»  Впрочем, и австрийское, и немецкое общество оставалось в те годы тоже во многом сословным. Описанные «маленькие радости» окопной жизни, как пишет историк Елена Сенявская, доставались в первую очередь высшим офицерам, потом низшим, потом унтер-офицерам и лишь в самой меньшей степени — солдатам. Русская разведка, сообщая о плохом снабжении австрийских солдат, подчеркивала: «Офицеры были в изобилии снабжены консервами и даже вином. Когда на привале они начинали пиршествовать, запивая еду шампанским, голодные солдаты приближались к ним и жадно смотрели, когда же кто-нибудь из них просил дать хоть кусочек хлеба, офицеры отгоняли их ударами сабель».  А вот для сравнения воспоминание о жизни во французских окопах на Западном фронте, оставленное писателем Анри Барбюсом: «Обозначаются длинные извилистые рвы, где сгущается осадок ночи. Это окопы. Дно устлано слоем грязи, от которой при каждом движении приходится с хлюпаньем отдирать ноги; вокруг каждого убежища скверно пахнет мочой. Если наклониться к боковым норам, они тоже смердят, как зловонные рты. Из этих горизонтальных колодцев вылезают тени; движутся чудовищными бесформенными громадами, словно какие-то медведи топчутся и рычат. Это мы». Так что, для большинства солдат Великой войны жизнь на фронте принципиально мало отличалась от быта нынешних бродяг и бомжей. Немудрено, что они страдали и гибли не только от пуль, штыков, снарядов и отравляющих газов, но и от инфекционных и других окопных болезней.  «Войска долгими месяцами пребывали в одних окопах и землянках, которые вместе с людьми обживали и насекомые-паразиты, — пишет Елена Сенявская, ссылаясь на воспоминания участника войны Арамилева. — Все помешались на неожиданной атаке. Ее ждут с часу на час. И поэтому неделями нельзя ни раздеваться, ни разуваться. В геометрической прогрессии размножаются вши… Некоторые стрелки не обращают на вшей внимания. Вши безмятежно пасутся у них на поверхности шинели и гимнастерки, в бороде, в бровях. Другие, — я в том числе, — ежедневно устраивают ловлю и избиение вшей. Но это не помогает».  В результате настоящим «бичом» Первой мировой стал сыпной тиф, разносимый вшами. Эпидемии тифа нередко косили солдат даже в больших количествах, чем вражеские пули, а потом перекидывались и на гражданское население. Так было, например, в Сербии в 1915 году и в погрузившейся в разруху после революции 1917 года России. Тифом болели и славившиеся своей чистоплотностью немцы, несмотря на появившиеся в войсках специальные дезинфекционные котлы-вошебойки, где одежду обдавали раскаленным паром. Многие солдаты отказывались сдавать на обработку свои вещи, опасаясь их порчи, и во время отпусков приносили тиф из окопов домой. К 1919 году до 16% всего населения Германии переболело сыпным тифом. На фронтах, проходивших по территории теплых стран, страдали от малярии — в 1916 году только на Салоникском фронте потери войск союзников по Антанте от этой болезни составили более 80 000 солдат, большинство из которых пришлось эвакуировать, а часть умерли.  Но помимо этих были и другие «профессиональные» болезни солдат Первой Мировой, хоть и не уносившие сразу в могилу, но крайне мучительные. Например, так называемый «синдром траншейной стопы», описанный медиками именно в 1914-1918 годах. Врачи отметили, что после долгого пребывания в сырых траншеях (после затяжных осенних дождей и в весеннюю распутицу на их дне неделями стояла вода по колено) или после долгих переходов в холодное время у солдат, обутых в узкие сапоги, развивалось особое поражение ног. Вначале начиналось болезненное онемение, отечность, покраснение кожи стоп, потом наблюдались кровавые пузыри, воспаление суставов и даже омертвение глубоких тканей, чреватое развитием гангрены. Сегодня «синдром траншейной стопы» (его можно увидеть у просящих подаяния бомжей, которые выставляют напоказ свои искалеченные ноги) считают одной из разновидностей обморожения, развивающегося при сырости даже при температурах выше 0 градусов.  Для борьбы с сыростью в окопах англичане и французы на Западном фронте и немцы, на всех фронтах, активно использовали насосы, откачивавшие воду (правда, до тех пор, пока осколки или пули не выводил их из строя). Но у русских такой сложной по тем временам техники (как и протянутых на фронт водопроводов с чистой водой вместо пропитанной испражнениями и трупным ядом) было мало. Еще одна «спутница» солдатского быта — так называемая «Волынская» или «Окопная лихорадка», впервые описанная в окопах на Волыни в 1915 году, но мучившая солдат и на Западном фронте (в частности, этой болезнью переболел автор «Властелина колец» Джон Толкиен). Как и тиф, окопную лихорадку разносили вши. И хотя солдаты от нее не умирали, но мучились до двух месяцев от тяжелых болей по всему телу, включая глазные яблоки.  Вид каждодневных смертей и чудовищных ран, трупов, разлагавшихся на «нейтральной полосе», торчащих из земли оторванных рук и ног, пребывание посреди крыс, вшей и экскрементов на фоне грохота артиллерии и облаков отравляющих газов — все это приводило и к широкому распространению психических расстройств. Увидеть в траншее солдата, который то рыдает, то впадает в оцепенение, то истерически смеется, было несложно: «снарядный шок» или так называемая «боевая психическая травма» тоже была впервые описана именно в годы Первой мировой. Вначале командиры считали «впадающих в ступор» солдат симулянтами и трусами, но постепенно убедились, что на них действительно не действуют уговоры, угрозы, пощечины и тумаки. Бывало даже, что у них отказывали слух, зрение, речь.  Надо отдать должное, в царской России понимали, что какое-то (и, судя по размерам мобилизуемой армии, немалое) количество солдат сойдет от увиденного с ума. Уже 7 августа 1914 года МВД разослало циркуляр губернаторам с просьбой подготовить все психиатрические лечебницы и палаты к приему новых пациентов и максимально разгрузить их от неопасных «штатских» сумасшедших. Но уже к 1915 году психушки России были забиты под завязку и пришлось открывать новые больницы. К середине войны количество душевнобольных достигло 50 тысяч человек — «сходил с ума» почти каждый сотый солдат или офицер, и только с ярко выраженным диагнозом.  азвитию стресса у русских солдат способствовала и невозможность снять его традиционным методом — с началом войны в стране был введен «сухой закон» (примечательно, что в германской и французских армиях алкоголь солдатам на фронте выделяли весьма щедро). Поэтому при первой возможности добыть спиртное военные устраивали настоящие оргии. Публицист и психиатр Лев Войтоловский, заведовавший во время войны военно-полевым госпиталем, описывает душераздирающую картину, увиденную им в дни «Великого отступления» летом 1915 года в Полесье: «Варынки, Васюки, Гарасюки… В воздухе пахнет сивушным маслом и спиртом. Кругом винокуренные заводы. Миллионами ведер водку выпускают в пруды и канавы. Солдаты черпают из канав эту грязную жижу и фильтруют ее на масках противогазов. Или, припав к грязной луже, пьют до озверения, до смерти… Во многих местах достаточно сделать ямку, копнуть каблуком в песке, чтобы она наполнилась спиртом. Пьяные полки и дивизии превращаются в банды мародеров и на всем пути устраивают грабежи и погромы. Пьянствуют все — от солдата до штабного генерала. Офицерам спирт отпускают целыми ведрами».  Прекрасно зная проблемы русских, немцы нередко устраивали провокации — известны случаи, когда они подбрасывали к русским позициям бутылки с отравленным спиртным и «дешево, надежно и практично» вымаривали целые роты. Другим известным с древности способом «снятия стресса» на войне был секс. Но если предусмотрительные немцы подтягивали к фронту специальные передвижные бордели с проститутками — так называемые «Дома радости», то русским и тут было сложнее. Немудрено, что резко возросло и количество венерических заболеваний. Количество переболевших «срамными» болезнями в годы войны в России оценивают в 3,6 миллиона мужчин и 2,1 миллиона женщин. (Подробнее о проституции на войне в отдельном материале «Русской планеты»)  Остается лишь удивляться, что окопный ад не всех свел с ума. Уже через пять месяцев после романтического ура-патриотического угара, сопровождавшего начало войны, на Западном фронте произошло удивительное событие. В канун сочельника 24 декабря 1914 года родные и близкие солдат хотели их порадовать. И немцы, и французы с британцами получили от родных множество посылок, в которых кроме теплой одежды, лекарств и писем, была праздничная еда и даже еловые ветви, игрушки и гирлянды. Еще за неделю до Рождества часть английских и германских солдат начали обмениваться рождественскими поздравлениями и петь друг другу песни через колючую проволоку «нейтральной полосы». Немцы кричали на ломаном английском: «A happy Christmas to you, Englishmen!» («Счастливого Рождества вам, англичане!»). Те в ответ отвечали: «И вам того же, фрицы, только не объешьтесь колбасой!».  24 декабря над линией фронта вдруг установилась тишина. Немцы начали украшать свои окопы еловыми ветвями, а когда запели рождественские гимны — британская пехота ответила им пением английских. Грэхэм Вильямс, стрелок британского пехотного полка позднее вспоминал: «Я стоял на стрелковой ступени окопа, глядя на немецкую линию обороны, и думал о том, как разительно отличается этот Святой вечер от тех, что были у меня прежде. Вдруг вдоль бруствера немецких окопов то там, то здесь стали появляться огни, которые, по всей видимости, давали свечи, зажженные на рождественских елках; свечки горели ровно и ярко в тихом и морозном вечернем воздухе. Другие часовые, которые, конечно же, увидели то же самое, бросились будить тех, кто спал, с воплем: «Глянь только, что творится!». И в этом момент противник начал петь «Stille Nacht, Heilige Nacht» («Тихая ночь, Святая ночь»). Они закончили петь свой гимн, и мы думали, что мы должны как-то ответствовать что ли. И мы пели псалм «First Nowell», и когда мы, в свою очередь, окончили петь, с немецкой стороны раздались дружные аплодисменты, за которыми грянул еще один любимый ими рождественский мотив — «O Tannenbaum»».  Вскоре немцы вылезли из окопов и начали подавать световые сигналы. Британский командир перепугался, что это хитроумная ловушка, приказал открыть огонь. Но немцы не ответили стрельбой и начали приближаться к противникам, демонстрируя что у них нет оружия. Началось стихийное братание: те, кто еще вчера по приказу своих начальников самыми зверскими способами убивал друг друга, вступили в беседы, начали обмениваться сигаретами и едой из дома. Оказалось, что в царстве вшей и крыс люди просто истосковались по нормальному человеческому общению. В отсутствии генералов, праздновавших Рождество в домашнем уюте, оставшиеся на фронте офицеры закрыли глаза на неожиданное перемирие. К утру уже все окопы казались покинутыми и заброшенными: солдаты противоборствующих армий сотнями стояли на разделительной полосе, вместе ели, пили, играли в футбол.  Похожие истории имели место уже в 1914 году и на Восточном фронте, хотя у русских Рождество по календарю расходилось с общеевропейским. В районе города Сохачева немецкие рождественские песнопения в окопах неожиданно поддержали поляки (они служили в обеих армиях — и в немецкой, и в русской). Но вскоре братание охватило и 249-й Дунайский полк, 235-й Белебевский, а потом и другие. Около трех десятков солдат 301-го Бобруйского полка приняли приглашение немцев посетить их окопы и, оставив свои позиции, пошли к «фрицам». Во время братания состоялось состязания по пению, солдаты менялись хлебом, папиросами, спиртными напитками, шоколадом.  К 1918 году братания и прочее общение солдат противоборствующих армий стало уже почти повсеместным явлением, особенно на окончательно «разложившемся» Восточном фронте. Здесь солдаты уже не просто общались друг с другом и обменивались сувенирами, а организовали настоящую взаимовыгодную торговлю. Русские поставляли оголодавшим на скудных пайках немцам продукты питания в обмен на всякие технические «диковинки» типа зажигалок, качественных ножей и на шнапс.                    
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
